Мы говорим Cartier и представляем «­гвоздь» с пантерой. Bvlgari — это змея, Chopard — «счастливые бриллианты», Van Cleef — четырехлистник Альгамбры. А Liza Borzaya — это бумажные самолетики. Основательница марки Елизавета Борзунова придумала их два с половиной года назад: «Мне нужно было полотно, на котором я смогу писать горячей эмалью. А самолетик можно ведь сделать из газеты или журнала, из листа тетрадки, на котором написано сочинение или нарисовано сердечко для соседки по парте, даже из репродукции картины».

Горячая эмаль — фирменная техника. Это наше великое искусство, прославленное в веках мастерами от Карла Фаберже до безымянных артельщиков ростовской финифти. Искусство это сложнейшее: сначала на металл наносится рисунок, он покрывается кварцевой пудрой. Дальше украшение запекают в печи, шлифуют эмаль, снова запекают. А потом начинают писать цветной эмалью узоры, буквы, целые картины и снова запекают. Число запеканий может доходить до сотни, каждый раз есть шанс, что предыдущий слой поведет себя не так, как хотелось бы, что разные краски нового слоя спекутся по-разному. В буквальном смысле — ювелирная работа. 

Чтобы только нарисовать на крохотном самолетике передовицу газеты «Правда», мастера Liza Borzaya работают три недели с утра до вечера. На некоторые изделия уходит по полгода. А до эмальеров трудятся граверы. Борзунова признает только ручное гильоширование при помощи старых добрых, воспетых Саввой Игнатьичем в «Покровских воротах» штихелей. «Только такой рисунок играет под эмалью, — рассказывает Елизавета. — У меня есть старенькая книжка про художественную горячую эмаль. Она начинается с эпиграфа: «Познакомившись с горячей эмалью, вы не станете богаты в земном смысле. Вы станете богаты духовно». Это действительно так. При взаимодействии эмали с золотом случается магия. Потому что гильошированная поверхность металла под эмалью остается блестящей, раскрывает красоту изделия. Ты не просто выкладываешь камни, ты создаешь живые украшения. Эмаль по факту — это кварцевый песок, но она позволяет тебе создать все, что ты хочешь. У нас есть, например, кольца, серьги, подвески в виде шмеля. Спинка шмеля не просто выложена камнями — благодаря горячей эмали она получается объемной, натуралистичной. Клиенты берут этого шмеля в руки и не могут оторваться. Горячая эмаль влюбляет в себя, завораживает своей игрой».

С горячей эмали все и началось, хотя, казалось бы, должно ею заканчиваться. Во второй половине 2000‑х Елизавета, выпускница Финансовой академии при правительстве РФ по специальности «налоги и налогообложение», работала в консалтинговой компании, которая занималась делами «Реновы» Виктора Вексельберга, металлосбытового гиганта «А Групп», инвестиционной компании «Тройка Диалог». «Покупали и продавали компании, — вспоминает Елизавета. — А потом мы с коллегой-финансистом решили заняться своим делом». Написали бизнес-план российского представительства одной неизвестной тогда у нас немецкой ювелирной фирмы. Она специализировалась на украшениях с крупными камнями и хотела выйти на рынок страны, где такое ценят. Но в России иностранцы в ювелирном бизнесе не могут иметь больше 25% уставного капитала фирмы — так и появилось представительство во главе с Елизаветой. Коллекцию ввозили по процедуре временного ввоза: российские ценители бриллиантов знакомились с ней, выбирали украшения, дальше коллекцию возвращали в Германию и размещали там заказы на конкретные изделия. 

Некоторые особо тонко чувствующие клиенты просили внести изменения в оригинальный немецкий креатив. Как-то пришел запрос сделать украшение с горячей эмалью. На тот момент проактивная Елизавета уже сама рисовала эскизы и на вечерних курсах изучала 3D-моделирование, «чтобы общаться с клиентами не на пальцах и самой предлагать им идеи». Сначала Елизавета обратилась к лучшим в то время европейским специалистам — швейцарцам. «Но они делают эмаль по астрономическим ценам для брендов high jewelry. И я начала искать эмальеров в России. Просто ходила по рынку и спрашивала, кто лучший. Все сказали: Евгений Баранов. Так, как он пишет, не пишет никто. Ювелирные яйца его работы хранятся в Кремле. Но к нему на кривой кобыле не подъедешь. Я говорю: «Да? Ну ладно». Нашла его в соцсетях, написала: «Я Лиза, влюблена в горячую эмаль, хочу с вами встретиться, чтобы вы для нас сделали заказ». Мы встретились — и проговорили пять часов. Он нашел единомышленника и выложил всю свою боль. Говорил, что у нас больше не умеют работать с горячей эмалью, что плохо, что об этом русском искусстве не знают на международном рынке. Я обещала: «Мы все это исправим». Евгений познакомил меня со своей ученицей, она теперь работает у нас. Консультировал моих мастеров. Недавно сказал, что очень доволен тем, что у меня все получилось. Сказал, это уровень!»

Все производство Liza Borzaya находится в Моск­ве, у Татаровского озера в Крылатском, рядом с гольф-клубом. Елизавете принципиально работать на родине, русский культурный код — главный источник вдохновения. «Мне нравится переосмысливать русское наследие. Возрождать интерес к русским камням: демантоиду, александриту (вскоре будет коллекция с этим редким камнем). К янтарю. Традиционные украшения с ним, мягко говоря, пахнут нафталином. Мне хочется сделать их модными. И русские техники мне интересны в современном прочтении. В 2025 году производить украшения, которые были на пике популярности во времена Фаберже, для меня моветон. Техника классная, но надо ее использовать современно».

Елизавета родилась в советском Душанбе. Папа — сибиряк, мама из Сочи. «Мама любила украшения, — вспоминает Елизавета. — Они висели на трюмо, и я их все время примеряла. А бабушка, папина мама, коллекционировала разные красивые вещи. У нее были розеточки с горячей эмалью, с царских времен. В детстве я любила к ней приезжать и из этих крохотных тарелочек есть. Вот вы сейчас спросили, и я думаю, моя любовь к горячей эмали — оттуда, от бабушки».

На рубеже 1990-х Борзуновы вернулись на родину мамы — на Кубань. Елизавета окончила местный филиал школы-интерната имени Колмогорова, лицея при МГУ для вундеркиндов-математиков, была призером олимпиад. Математический склад ума и финансовое образование теперь помогают в бизнесе. Его, кстати, Елизавета ведет с полноценным партнером — своим мужем Игорем Егоровым. «Когда я в 2014-м открывала производство в России, он говорил, что я сошла с ума. Я ответила: «Ну я все делаю на свои: что заработала, на то и открываю». Он видел, как все развивается. Но как семейное дело долго это не воспринимал. И только в 2022 году мы с ним поняли, что это уже огромный бизнес, перед которым открываются новые возможности». Зоны ответственности партнеров четко разделены: Елизавета отвечает за производство, финансы, маркетинг и дизайн, Игорь — за продажи, PR, работу бутика на Петровке и закупки камней. 

Семья влияет на дело напрямую. За коллекцию «Тату» с драгоценными якорями, черепами, игральными костями надо благодарить папу Елизаветы — с юности он байкер. «Папа весь в татуировках, и я, как любимая дочь, которая ездила с ним на этих мотоциклах, тоже хотела себе татуировки. Мама сказала: «Только через мой труп». А папа добавил, что татуировки надо набивать такие, чтобы ты хотел их носить и через пятьдесят лет. «Если придумаешь, что набить, набивай». Я, естественно, не придумала. Зато реализовала эту свою страсть в украшениях». 

Сама она ценит таких же смелых ювелиров: американца Джоэля Артура Розенталя, работающего в Париже под брендом JAR, гонконгца Уоллеса Чана. Не снимает своих самолетиков, носит наладонные браслеты, крупные перстни. «Колорит страны, в которой я выросла, не нашел отражения в моем дизайне, — улыбается Елизавета. — Но мне близко восточное отношение к украшениям: их нужно носить каждый день и прямо с утра. Помню, как однажды приехала в мультибренд в Беверли-Хиллз, где мы продавались. Выглядела как новогодняя елка: на пальцах крупные камни, на ладони — браслет с ласточками, в ушах — серьги. Владелица магазина чуть в обморок не упала. Говорит: «Сними это все сейчас же, такое здесь нельзя носить. Или ты должна ходить с охраной».

Остается только спросить, ездит ли она до сих пор на байке. «Нет, — говорит. — С рождением ребенка даже на машине перестала превышать скорость». Отдыхать она тоже прекратила. Но в прошлом году открыла для себя Бали — с комфортным ритмом жизни и удачной разницей во времени с Москвой.