Междисциплинарная художница из Санкт-Петербурга и участница городского фестиваля современного искусства «Маршрут построен» от аукционного дома dispar:d Ярослава Комиссарова смотрит на столицу как гость. Это предельно ясный и в то же время нежный взгляд, который цепляется за каждую шероховатость ландшафта и сообщает Москве дополнительное измерение.
Не существует ни подлинной доброты ни самой прекрасной любви без абсолютной ясности видения. Альберт Камю «Чума»
Пролог
Какая она Москва? Если ты с городом долго не живешь, он собирается из сторонних рассказов. Иногда, хочется верить, эти рассказы становятся диалогом.
Работа Ярославы Комиссаровой, созданная специально для «Москвички»
Работа Ярославы Комиссаровой, созданная специально для «Москвички»
Работа Ярославы Комиссаровой, созданная специально для «Москвички»
Некрополь
Взгляд упирается в краснокирпичные стены. «Когда за городом, задумчив, я брожу и на публичное кладбище захожу...» — что ж, любимый маршрут. Старые некрополи останавливают время и могут показать честный портрет эпохи, а возможно, и самого смотрящего.
Именитый, богохранимый Донской монастырь начался как свидетель изгнания татарвы. Молитва ли это, чудо? — но с XVI века так и повелось: стоять вопреки, сохранять принудительно. Словом, исключительные вещи.
Здесь мирилась ярость стрельцов, поросла мхом убийца-помещица, ночевала рать Бонапарта. Со старых камней пытаешься считывать эти следы. Ветер доносит с аллеи глухое: «Чем значимее фигура, тем меньше памятник». Воистину — я тоже с трудом признаю искомых.
На сломе эпох монастырь окрестили музеем. Можно сказать, повезло. С обреченных кладбищ и взорванных храмов сюда привозили обломки. Пустой оболочкой скульптуры-надгробия так и стоят, оставив хозяев по-прежнему — уже не существующему адресу.
Реквием по мечте
Таким же звенящим отсутствием стал «Реквием» Павла Корина. В Донском в 1925 году на панихиде последнего патриарха художник увидел чуть больше — отпевание старого мира. Все лики-личины — злые, кипельно белые, отчаявшиеся и почти святые — остались на его эскизах.
Вот только к главной картине он так и не приступит. Почти тридцать лет, до самой смерти мастера, она возвышалась немым укором.
Когда-то я поленилась сходить на Покровку и посмотреть холст воочию. Наивно думать, что есть временное «потом». Мастерская Корина до сих пор остается под замком, а я по старой традиции считываю пустоту как самое честное и громкое свидетельство.
Без названия. Из серии Vivarium. 2025. Фонд работ аукционного дома dispar:d
Свояси
Наверное, самое важное для человека — примириться с опытом смерти. Ее не подвинешь, не перепишешь набело. Чуть поодаль, в сторону Шуховской башни, расположен колумбарий Донского монастыря. «Вечный круговорот», да вот только от разбитых стекол и тканевых цветов думается о другом. Резкий колокольный звон отрезвляет: все было и все остается, а нам уж пора восвояси.
Без названия. 2021
Авторский маршрут
Я предлагаю начать с территории Донского монастыря. Оттуда можно дойти до Нескучного сада — он совсем близко, всего через несколько улиц — и затеряться в нем. А дальше… Дальше куда глаза глядят.
Без названия. 2021
Однажды в Нескучном мне рассказали историю неравнодушия. Леонид Колесников — самородок-самоучка: днем работал шофером, а по вечерам изучал труды Мичурина. У него была страсть — селективная биология. Первые два сорта сирени — именно ими он горел — молодой человек посадил у родительского дома еще до революции. Потом дополнял их новыми сортами, собирая по заброшенным и разрозненным усадьбам.
К 1940-м у Колесникова уже был свой опытный сад на Соколе (сейчас это сквер на улице Сальвадора Альенде), и он цвел, словно большое пенное облако. Сюда приходили оттаивать сердцем уставшие от войны люди. А вскоре сирень уже благоухала по всей Москве.
Опыт неуместности. Кадр из видео. 2022
Время шло. Градостроители и невежество сперва потеснили домашние питомники, а потом и городские. Некоторые сорта пропали бесследно; из трехсот видов сегодня известно всего шестьдесят… Но каждой весной проходя мимо сиреневого куста, я вспоминаю, что такое искусство.