Зачем тебе такие большие уши? Колонка психолога Марии Черняховской о подростках и нормальности

Они идут по улицам и торговым центрам как по подиуму: огромные ботинки, широкие штаны, цепи, свитер с выцветшей надписью, на голове шапка. Пирсинг, длинная челка, почти полностью закрывающая глаза, волосы аккуратно выкрашены в не­ ожиданные оттенки. Из-под худи торчат огромные, театральные накладные уши. ­ Подростки-2025.

Эта эстетика — не протест, а форма существования. Подростки говорят: «Я есть. Вот мой вайб. Смотри — но не трогай». Парадокс в том, что сегодня так выглядеть нормально. Раньше «неформалы» были маргиналами, искали свой уголок, где можно спрятаться от школы, родителей, милиции.

А маргиналы сегодня есть? Да, и это «нормисы». Потому что в мире, где все онлайн, «нормальность» не защищает, а делает невидимым. Подростковый мир устроен по принципу визуального шума: если ты не оставил след, то тебя нет. Самовыражение стало не бунтом, а условием существования.

Модные стилисты любят выражение statement piece — вещь, которая говорит про тебя за тебя. Для подростков-2025 весь их образ — statement. Они носят на себе свою идентичность: сваг-­кольца, пирсинг, значки с аниме, яркие ногти. Каждая деталь говорит: я не «обычный», я свой. В этом новом визуальном коде «нормис» — как персонаж без аватара. Без эмоций, без контекста, без стиля. Такой человек несимпатичен. Его позиция вызывает вопросы. «Почему не играет? Почему не в теме?»

Подростковый мир сегодня устроен удивительно демократично. Не важно, какой у тебя телефон, важно — как ты выглядишь, что слушаешь, кого смотришь. Сленг — особая валюта. Раздражающие взрослых словечки вроде «кринж», «агриться» — это пароли к своим. Короткие «скуф», «масик», «тюбик», «чечик» описывают настроение, характер, стиль общения.

Проведенное в 2025 году исследование Института русского языка показало, что «­типажи-слова» стали для подростков системой самоописания, в которой важен вопрос не «кто я?», а «какой я вайб?». Это язык, на котором проще говорить о себе, не обнажая чувств. Их речь — микс русского, английского и мемов. Это не беда языка, а его новая мутация. Подростки описывают реальность, для которой у взрослых нет своих слов.

Эта реальность почти полностью цифровая. По данным Mediascope, 96% российских тинейджеров ежедневно сидят в сети, у 77% есть собственный смартфон. Но они уже не только потребители. 24% ведут блоги, 18% собираются их завести. Контент нужен не только для лайков, как было вчера, — он стал формой самопознания.

Они монтируют ролики, делают сторис, снимают «аутфиты» — и все это не про тщеславие, а про контроль над образом. Когда внешний мир не­ устойчив, хоть что-то должно быть под рукой — например, фильтр в TikTok. В кадре они уверенные, смешные, иногда вызывающие. В жизни — в основном тревожные. По данным омбудсмена по правам ребенка, с 2021 года запрос на психологическую помощь среди подростков вырос более чем в сто раз.

Тревога — фон, на котором строится эта новая эстетика. Огромные наушники, закрывающие голову, — возможно, не только про моду. Это может быть способом спрятаться, обособиться. Челка на глаза — граница между «миром и мной». И чем выше градус неопределенности в обществе, тем плотнее и многослойнее становятся эти визуальные барьеры.

Но подъехали свежие исследования. Впервые в XXI веке проведенное в соцсетях время сокращается на 10%, со- гласно исследованию Financial Times. Отток происходит прежде всего среди молодежи 16–24 лет. Опрошенные, а их 250 тысяч по всему миру, заявляют, что хотят больше искренности и качественно проведенного времени, поэтому уходят в ИИ-чаты, на нишевые платформы и в офлайн. Среди офлайна отмечены в том числе музеи. Сложно сказать, насколько такие результаты применимы к нашей стране, но у российскиху российских, кажется, есть надежда, что музейный тренд докатится и до нас. 

Но пока дети идут все-таки в ТЦ. В нулевые московские подростки штурмовали «Охотный Ряд» и «Манежку», а у поколения альфа — другое святилище. «Авиапарк». По вечерам и в выходные его осаждают целыми группами. «Авиапарк» выполняет ту же функцию, что когда-то дворы: безопасная территория, где можно просто быть. Дети сидят на лестницах у фуд-корта, пьют кофе с сиропом и спорят друг с другом, какой «сваг» круче — японский, корейский или московский. Кто-то крутит на телефоне клипы с саундтреками к аниме, кто-то просто выгуливает очередной образ: «сигма», «масик», «чечик». В этом ковчеге кого только нет. «Авиапарк» — площадка для социального театра. Сюда приходят показать себя, встретиться со своими, и не обязательно что-то покупать. Рядом стоят взрослые — кто с покупками, кто с детьми. И, несмотря на торчащие напоказ уши, не замечают, что прямо у них под ногами разыгрывается целый спектакль новой идентичности.

Хотя нынешние подростки пребывают в не сравнимом по масштабу с прошлыми поколениями достатке, их не обошли те же проблемы, с которыми сталкивались дети в 1990-х и 2000-х. Тревожность, усталость, трудности с самооценкой. Но им хуже, потому что социум выдвигает противоречивые требования. Дети выросли с ощущением, что нужно быть кем-то — и одновременно не слишком стараться. Им важно иметь собственный стиль, но делать вид, что не работали над ним часами. Все должно выглядеть будто случайно: ты проснулся, натянул огромные штаны, вставил наушники, и вот уже пребываешь в идеальном образе. Эту ироничную непринужденность можно прочитать как защиту от боли. 

Раньше боль фокусировали, концентрировали в протесте. Подростковая субкультура строилась вокруг «против» — против школы, родителей, системы. Теперь все не так. Никто не бунтует, все «оформляют». Надо не «быть против», а «выбрать себя». Подчеркиваю — не придумать с нуля, а выбрать из имеющихся вариантов, как в тестах, которые дети все время пишут. Выбрать, как ты хочешь выглядеть, кого слушать, как говорить. Потому что мир слишком сложен, чтобы быть «просто собой». А «нормис» — это тот, кто не хочет выбирать, не хочет формулировать. И это вызывает недоверие. 

Подростки-2025 не хуже и не лучше прошлых поколений. Просто у них другие декорации. У каждого — камера в кармане, тысячи зри­телей, мгновенный доступ к любой культуре. Кажется, они вместо того, чтобы рушить правила, хотят переписать язык, на котором эти правила написаны. Они выглядят странно, но только если смотреть из прошлого. 

Каждое поколение родителей уверено, что именно их подростки — самые странные. Вот раньше дети были другими: «вежливее», «скромнее», «целеустремленнее». Если перечитать старые газеты, то там ровно те же слова: «наглые», «потерянные», «ленивые». Так писали про молодежь 1960-х, 1980-х, 2000-х. И вот снова. Подставьте вместо «рокеров» «неформалы из «Авиапарка», и все сойдется.

Докопаться до подростка — милое дело. Досталось и неформалам, и квадроберам. Миллениалы кричат, что молоды сердцем и телом, а на деле превращаются в бабушек на лавочке, которые точно знают, кто проститутка, а кто наркоман. Повзрослевшее поколение (ну ок, не будем обобщать — некоторые его представители) грешит тем, что критикует вновь прибывших. 

Почему так происходит? Когда человек смотрит на того, кто младше него, он бессознательно обращается к своему личному опыту того времени. С позиции возраста и опыта поступки, совершенные какое-то время назад, могут казаться неуместными. Конечно, ребенок не может поступить так, как взрослый, — кажется, в чем тут вопрос. Но это очевидно, только когда взрослый принимает свою слабую часть и не атакует ее. Не бросаешься на себя — не бросаешься и на других за то, что они на тебя похожи. А как быть, если с детства слышал: «Ты что, не можешь нормально сделать? В кого ты такой недоделанный?» Реакция на то, что уязвимость — это сифа, от которой нужно избавиться, становится автоматической. Нельзя быть слабым, нельзя чего-то не уметь, нельзя выдать неуместную реакцию. И, как следствие, нельзя вести себя неуместно, одеваться неуместно. И тут на авансцену перед таким человеком выходят подростки с заячьими ушами. Мишень для атаки найдена. Зачем они так одеваются? Зачем громко ржут? Почему слушают такую стремную музыку? 

К тому же что заботит миллениалов? Ипотека, детский сад далеко от дома, семью в отпуск вывезти. А тут мимо ходят эти — яркие, свободные от обязательств. Родители им деньги дают. Не жизнь, а сказка.

Атака на подростков — это не проблема подростков. Это проблема тех, кто атакует. Когда в обществе появляется потребность нападать на уязвимую группу, это тревожный симптом. Значит, что-то идет не так уже не на уровне отдельных людей, а в масштабах большой группы — страны. Зрелое комьюнити не воюет со своими детьми — оно пытается понять, что именно их тревожит, какие чувства они выражают.

Как сказал наш современник, ставший уже почти классиком: «Вдруг бывает только пук». Если подростки сего­дня выглядят именно так, как выглядят, — значит, они проживают нечто, пока не выразимое словами. Их театральная визуальность — не просто мода. Это способ защиты. Когда чувства не укладываются в речь, площадкой для перформанса становится тело: цвет волос, пирсинг, одежда, похожая на броню. Если материал — собственное тело, это сигнал, что оно просит внимания. Дети еще не умеют проговаривать боль, поэтому отыгрывают ее — прячут тревогу под слоями ткани, иронии, саунда, фильтров.

И здесь мяч уже на нашей половине поля — на стороне миллениалов. Если дети не могут подобрать к себе слова, взрослые должны помочь им с формулировками. Построение личности требует не выбора из трех вариантов ответа, а полноценного эссе с высоким уровнем оригинальности. А если мы промолчим, как промолчали наши родители, вырастет еще одно поколение, которое старается не разговаривать.