Мне в личку написал старый приятель: «Давно не виделись. Может, пересечемся — выпьем, поболтаем?» Мы и правда давно не виделись. Приятель свалил в Европу много лет назад и с тех пор лишь изредка и ненадолго наезжал в Москву. 

«Базара ноль, еду», — ответил я и вот уже через полчаса мчался в поезде метро в разгульный пятничный центр города, прикидывая в голове список мест, где мы могли бы засесть. Мы встретились на Пушке, и я уже было стал сыпать названиями ресторанов и баров, но мой европейский друг оборвал меня на полуслове: «Смотри, какая погода хорошая. А давай как в старые добрые времена». Мы взяли бутылку красной «Ливадии», бумажные стаканчики, нарезку дешевого сыра и с этим набором приземлились на одну из лавочек, что в обилии стоят вокруг пруда на Патриках. 

Мимо нас проплывала вечерняя Москва. Длинноногие инста-­девушки спешили занять рабочие места за столиками моднейших кафе. Из припаркованных тачек неведомых китайских моделей выбирались серьезного вида молодые люди, чьи навороченные кроссовки-хайтопы лимитированных серий выдавали в них криптоинвесторов. 

А мы сидели на лавочке, попивая портвейн из бумажных стаканчиков, как гости из прошлого. Лет двадцать назад на Патриках, кажется, все скамейки, будто веранда несуществующего виртуального бара, были оккупированы выпивающими людьми с бутылкой в портфеле. Но в этот день мы были такими одни. В какой-то момент мимо нас прошла пара юных полицейских пэпээс­ников. Взгляд одного из них задержался на стаканчиках в наших руках, а затем сполз на сумку, из которой предательски выглядывало горлышко опустошен ной наполовину массандры. «У вас бутылку видно, — строго сказал один. — Вы бы прикрыли ее, что ли». «В вашем возрасте могли бы уже быть с такими вещами повнимательнее», — укоризненно сказал второй. Спустя мгновение они растворились в сгущающемся вечере по направлению к Ермолаевскому, где булгаковский трамвай отрезал голову Берлиозу.

Для прилично выглядящего мужчины под пятьдесят пить портвейн на лавке как-то несолидно. Тем более в центре, где почти каждая первая дверь ведет в заведение, где нальют что душе угодно в любом количестве и в любое время суток. Просто иногда действительно накатывает ностальгия. И воспоминания. 

Когда я тридцать с хвостиком лет назад пришел работать в свою первую редакцию, журналисты были сильно пьющими людьми. Мне довелось работать в местах, где пить начинали с утра и делали это по любому поводу. А на вопросы юного стажера, которым я тогда был, как им удается каждый день сдавать газету, заполненную серьезными заметками, начиная от битвы за урожай и заканчивая встречей с ветеранами, следовал неизменный ответ: «Мастерство не пропьешь!» 

А потом культура потребления алкоголя начала меняться на глазах. В начале 1990-х просто наличие выбора напитков с яркими иностранными этикетками казалось поразительным чудом, зримым достижением новой, не похожей на советскую жизни. Потом стали открываться места, рассчитанные на условный средний класс, с доступными ценами и адекватной (более-менее) публикой. Барные стойки заполнили пылающие шоты: Б-52, самбука, всякие полунаркоманские приколы с ложкой, сахаром и абсентом, а залы заведений — ногастые промо­герлс с патронташами, заполненными стопками и бутылками текилы. 

Все это до какого-то момента развивалось достаточно бессистемно, но уже ближе к 2010-м стало трансформироваться в понятные сегодня форматы со своим стилем, вайбом и целевой аудиторией. И это в некотором роде удобно — выбирая место, где провести время, ты точно представляешь, что тебя ждет, даже если ты раньше там никогда не был. Есть винные бары, где 80% гостей — это офисные девушки, собирающиеся после работы «на винишко», чтобы перемыть косточки бывшим и коллегам по работе. Есть модные бары с коктейлями, где юные хищницы устраивают засады на состоятельных молодых людей или тех, кто таковыми прикидывается. 

В бесчисленных рюмочных и настоишных Китай-города царит чад кутежа, описать который мог бы только Пушкин. В крафтухах постаревшие грустные хипстеры с детьми и ипотекой признаются, что устали от алкогольных версий тайских супов. Москва гудит в полном соответствии с постулатом старинного хита и ложиться спать не собирается. И каждый теперь может выбрать в этом мире свою нишу. Для всех есть свои места, и лавочки на Патриках в их список не входят.

А журналисты в современных редакциях больше не живут по заветам Довлатова, да и номеров теперь уже никто не сдает — все ушло в интернет. В моей нынешней редакции я динозавр, реликт древних времен, с которого бережно стирают пыль и к которому относятся с трогательным трепетом. Место традиционного алкогольного тимбилдинга заняла игровая приставка — для сотрудников сделали специальную комнату, где они собираются не чтобы нарезать колбасу на закуску, а чтобы резаться между собой в FIFA или какие-то неведомые мне стрелялки. И самое поразительное — в редакции есть общественный холодильник, забитый пивом. Пиво закупает офис-менеджер наряду с фруктами, орешками, капсулами для кофемашины и всякими печеньками. Пиво из общего холодильника — совершенно бесплатно и доступно для всех. Если бы такой агрегат появился в одной из моих редакций 30-летней давности, он опустел бы уже к обеду. А тут стоит немного тоскливо и одиноко среди полного равнодушия проходящих мимо журналистов. Мне иногда бывает за него даже обидно. 

Но я все понимаю. Время не стоит на месте. Мир вокруг нас меняется, и вместе с ним меняются люди и их привычки и традиции. И это ни хорошо ни плохо. Это нормально. Так и должно быть. Но порой бывает здорово посидеть с другом на лавке на Патриках с бутылочкой портвейна и бумажными стаканчиками.   

 

Сергей Довлатов «Компромисс»
Местами трогательные, хотя в целом пере­оцененные повести о нетрезвых буднях журналиста в сонной советской Эстонии, по которым Станислав Говорухин поставил действительно хороший фильм «Конец прекрасной эпохи» со Светланой Ходченковой.

Денис Пузырев «Новейшая история России в 14 бутылках водки»
История не столько про алкоголь, сколько про русский бизнес романтической эпохи первоначального накопления капитала — со всеми его эйфо­риями, похмельями и делириями.

Белла Ахмадулина «Стихотворения»
Великая лирика великой женщины, где почти в каждой строчке — гимн страсти и вину:

Федор Углов «Честный разговор о том, что мешает быть здоровым русскому человеку»
К словам легендарного кардиохирурга, дожившего до ста трех лет и первым, еще в 1980-е, поднявшегося в крестовый поход против пьянства и курения, грех не прислушаться.